Александр Бушков - Д`артаньян – гвардеец кардинала. Книга вторая
Гасконец еще ни разу не видел, чтобы лицо человека так разительно менялось в какой-то миг: королева походила на приговоренного к смерти, которому в последнюю минуту, уже возле плахи, сообщили вдруг, что он не просто помилован, но и назначен из булочников герцогом и министром…
Лицо короля, если отбросить все условности этикета, не позволявшие называть вещи их настоящими именами, было оторопелым и даже тупым. Лицо королевы, наоборот, в единый миг стало величаво-спокойным. Герцогиня де Шеврез едва удерживалась от громкого смеха.
Стоя в том же оцепенении, д’Артаньян слушал голос королевы, уже полностью овладевшей собой:
– Вот и ответ, ваше величество. Я не рискнула надевать подвески в Лувре, боясь, что в такой толпе случайных людей на улицах с ними может что-нибудь случиться. Герцогиня де Шеврез ехала следом, но ее карета, как вы слышали только что, отстала, не в силах пробиться сквозь толпу, собравшуюся приветствовать своего короля, чей ум и величие покоряют подданных вплоть до самого последнего… Но теперь, я полагаю, их можно надеть безбоязненно…
Она хладнокровнейше подняла крышку ларчика, вынула подвески и, изящно прикасаясь к ним пальчиком, стала громко считать вслух:
– Три… семь… одиннадцать, двенадцать… Двенадцать. Ровно столько, сколько и было изначально. Не желаете ли убедиться, ваше величество? Что же вы стоите? Коли уж в моем присутствии звучат столь нелепые сказки о мнимых подарках, о том, что мои алмазы переходят из рук в руки где-то в Лондоне…
Король с видом крайнего замешательства пробормотал что-то.
– Я не расслышала, что вы изволили сказать, ваше величество, – с ангельской кротостью произнесла королева.
Король бросил в сторону кардинала взгляд, полный неописуемой злобы и разочарования, после чего сказал неуклюже:
– Э-э, сударыня… Меня, кажется, зовет герцог Орлеанский… Я вас покину ненадолго…
И он вышел, почти выбежал, слабодушно предоставив другим расхлебывать кашу. Д’Артаньян мысленно употребил в адрес его христианнейшего величества такое выражение, что перепугался сам и постарался ни о чем более не думать. В высоко поднятой руке королевы покачивался злосчастный аксельбант с дюжиной подвесок, сиявший радужными огнями, которые жгучими стрелами вонзались в глаза кардинала и двух его спутников.
– Ваше высокопреосвященство, – произнесла королева медоточиво. – Я нисколько не сержусь на вас, мне просто интересно, что заставило вас выдумать эту очаровательную сказочку о каких-то моих ночных свиданиях в Лувре, о якобы подаренных мною герцогу подвесках? Быть может, вас кто-то ввел в заблуждение? Не тот ли молодой человек, что стоит за вашей спиной?
– Сдается мне, что это наш милый гасконец д’Артаньян, – весело и громко сообщила герцогиня де Шеврез. – Положительно, я его узнаю… Буйная и богатая фантазия гасконцев всем известна… Но не судите его слишком строго, ваше высокопреосвященство. Бедный юноша всего лишь хотел выслужиться перед вами, чтобы подняться над нынешним своим довольно убогим положением, я так полагаю… Вот и сочинил сказочку о купленных в Лондоне подвесках…
– Ах, так это и в самом деле наш милый д’Артаньян? – с благосклонной улыбкой подхватила королева. – Ах вы, проказник… Нужно же было такое придумать… Интересно, где вы ухитрились раздобыть довольно похожие на мои подвески?
«Я погиб, – уныло подумал д’Артаньян. – В самом прямом смысле. Она мне никогда не простит этой сцены, этого унижения своего. Но как же, господи? Все решилось в какой-то миг, а до того она всерьез умирала от страха и стыда…»
– Ну, что же вы молчите, мой милый? – ласково спросила королева. – Ах, эти гасконцы с их фантазиями и яростным стремлением изменить свою жизнь к лучшему… Я на вас не сержусь, бедный мальчик, вас толкнула на ложь и подлог, надо полагать, эта ужасная гасконская нужда… Не стоит вам пенять, следует вам от души посочувствовать, как велит долг истинной христианки. Но позвольте уж вам заметить, любезный д’Артаньян, что вы вступили на скользкую дорожку. Если вы не одумаетесь и не исправитесь, она вас может далеко завести…
Д’Артаньян стоял, безмолвный и потерянный, прекрасно понимая, что настала его очередь терпеть издевательства, как всегда бывает с побежденными. Герцогиня, разглядывая его унылое лицо, смеялась во весь рот, а Анне Австрийской, сдается, только ее положение мешало разразиться громким, вульгарным, торжествующим хохотом рыночной торговки. Все рушилось в недолгой карьере д’Артаньяна – в этом он уже не сомневался…
На его счастье, за спиной послышался почтительный голос:
– Ваше величество, вот-вот начнется первый выход Мерлезонского балета, вам пора…
Одарив напоследок д’Артаньяна невинным и ласковым взглядом, Анна Австрийская мягчайше произнесла:
– Шевалье, запомните все, что я вам говорила, честное слово, я пекусь в первую очередь о вашем же благе. Невыносимо видеть, как столь молодой человек ступил на стезю порока… Постарайтесь срочно исправиться…
И она, с помощью герцогини прикрепив аксельбант к плечу, величественно прошествовала к двери. Герцогиня, проходя мимо д’Артаньяна, ослепительно ему улыбнулась и прошептала:
– Кто тебе мешал, дурачок, выбрать правильную сторону? Сам все погубил…
Когда они остались втроем, д’Артаньян, боясь взглянуть в лицо кардиналу, растерянно пролепетал:
– Ваше высокопреосвященство, клянусь вам, что…
Капитан де Кавуа вежливо подтолкнул его локтем в бок, и гасконец умолк. Он поднял взгляд и затрепетал, увидев Ришелье таким – кардинал, прислонившись затылком к стене, полузакрыл глаза, его вмиг осунувшееся лицо как две капли воды походило на беломраморную маску. Столь неожиданно обрушившийся удар был слишком силен даже для этого железного человека, привыкшего с достоинством встречать превратности судьбы.
– Не клянитесь, д’Артаньян, – сказал кардинал полушепотом. – Я нисколечко в вас не сомневаюсь. Вы сделали все, что было в человеческих силах, и даже более того… Свою часть плана вы выполнили блестяще. Зато кто-то другой не выполнил до конца свою, в этом нет никаких сомнений…
Капитан де Кавуа тихонечко, осторожно произнес:
– Она до последнего мига не знала, доставят ли ей подвески…
– Вот именно, – произнес кардинал тем же отрешенным полушепотом, не меняя позы. – Я решительно отказываюсь видеть в происшедшем козни нечистой силы, а следовательно, остаются люди… Есть только одна разгадка: Бекингэм успел заказать точную копию двух недостающих подвесков, и кто-то опередил вас, д’Артаньян, буквально на минуты…
– Это все те несколько часов, что я из-за Винтера потерял в тюрьме! – горестно воскликнул д’Артаньян. – Они-то все и решили! Дело было так…
– Вы расскажете мне об этом потом, – сказал кардинал голосом, в котором помаленьку стала проступать прежняя твердость. – Поедемте отсюда, нам нужно, не откладывая, обдумать все промахи и найти виновного… успокойтесь, д’Артаньян, я же сказал только что, лично к вам у меня нет ни малейших претензий, вы свою часть выполнили блестяще: это кто-то другой поплатится, не перехвативший вовремя ее гонцов… – Он впервые после ошеломительного удара попытался улыбнуться, и это у кардинала почти получилось. – Не унывайте, господа, проигранные сражения еще не означают проигранной войны…
Глава двенадцатая,
в которой события несутся вскачь, словно пришпоренные
– В конце концов они меня задавили числом, – рассказывал Каюзак, выглядевший вполне здоровым и бодрым. – Прибежало еще с дюжину, стали с ног валить, вязать… Пришлось бросить этих, что я прижимал к стене скамейкой, – от них все равно не было никакого толку, сомлели, глаза закатили, о пощаде уже не орали… Взялся я за эту дюжину, и, доложу вам, друзья мои, дело пошло славно: они у меня порхали по комнате, что твои бабочки… Но дюжина – это и есть дюжина, а там еще слуг набежала немеренная уйма… Короче говоря, они меня связали по рукам и ногам и первым делом обшарили с ног до головы, так, что я извертелся от щекотки. Терпеть не могу щекотки, признаться. Ничего не нашли и бросили в подвал, говоря меж собой, что на следующее утро представят господину губернатору для скорого и справедливого суда… Один, мерзкого такого облика, принялся меня допрашивать, упорно называя д’Артаньяном…
– Говорил я вам! – воскликнул д’Артаньян, обращаясь к де Варду. – Они приняли его за главного, за меня!
– Вот именно, – подтвердил Каюзак. – Я, конечно, не стал этого прохвоста разубеждать, что я не д’Артаньян, – к чему? Вы тем временем далеко могли ускакать… Всю ночь я провалялся в этом проклятом подвале на голом камне, бока отлежал… А утром все переменилось, как в волшебной сказке. Пришел хозяин «Золотой лилии», весь из себя трясущийся от страха. И стал меня молить о милосердии таким униженным голоском, что я его даже не стал бить, когда он меня развязал… Знаете, что было утром? Эти полудурки отправились-таки к губернатору докладывать с восторгом, что поймали-таки этого самого злостного фальшивомонетчика, только оказалось, что губернатор ни сном, ни духом не ведает ни о ком подобном, никто ему не присылал указаний ловить и вязать… Понимаете, это все тот тип, что меня допрашивал: он нагрянул к амьенским судейским, представился чиновником из Парижа, обязанным поймать фальшивомонетчиков, и те, дураки набитые, дали ему переодетых солдат, оказали всяческое содействие… А может, они и не дураки вовсе… Когда прискакал гонец от кардинала и взялся за расследование, похоже было по некоторым их обмолвкам, что у того типа все же были при себе какие-то бумаги с печатями, предписывающие оказывать всяческое содействие… Это как-то больше похоже на правду – в жизни не встречал простодушного судейского, который поверит на слово чиновнику, пусть даже из Парижа, но не предъявившему никаких бумаг… Они крутили и вертели, не признавали прямо, кто подписал его бумаги, но и не говорили, что бумаг не было…
